2025 НАВСЕГДА
НЕСКОЛЬКО ПРОЩАЛЬНЫХ ЛЕКЦИЙ
- I -
ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ
- В две тысячи двадцать… да-да, двадцать пятом! …
А впрочем, никто уже точно не помнит,
Открыли учёные правду, ребята,
О жизни и смерти, что, кстати, дало мне
Возможность предстать, так сказать, перед вами
И вам декламировать лекции эти
В три тысячи третьем.
Так вот, о предмете!
Известно…
- А можно вопрос, дядя Саша?
- Жерар! Мы условились – только по теме!
- Вы сами сказали, что лекции Ваши
Общи максимально!
- Жерарушка, время!
- Скажите, а правда, что люди мечтали
Освоить для жизни земную орбиту?
- Мечтали! Ведь раньше поштучно летали
За дикие деньги! Была же элита!
Но космос – дыра, и за сталкером сталкер
В дыре исчезал, круг сторонников ширя
Использовать космос подобно Сибири,
Устроив там тюрьмы, заводы и свалки.
И нынче работы взамен вечной казни
На Марсе давать – одобряемо всеми,
Ещё каскадёры для хохмы на праздник
В своих пустолётах гоняют на время,
Ещё там гуляет туристов немало,
Да кто бы там ни был - одни экстремалы!
- А правда, что в секте «Друзей Суицида»
Престижно и модно сгорать в атмосфере?
- Здесь дело не в моде –
Ведь если находят
Хотя бы фрагмент, хоть клочок индивида,
То воспроизводят
И бьют при народе,
И держат полгода в резиновой сфере,
Пока содержимое многих инъекций
В нейроны не въестся;
И станет голуба
Большим жизнелюбом!
Вот так-то вот, Люба.
- А правда…
- Постойте, несносные дети!
Жерару и Любе я честно ответил,
Но нам ещё нужно радеть о предмете!
Известно, что нить ДНК у простейших
Бывает в кольцо от природы завита,
Что, в общем, приводит к снижению роли
Фатальных мутаций. Perpetuum vita
Была потому не замечена только,
Что эти бактерии делятся часто.
По сути, намёк биотехникам: склей же
Конечные гены! – Бессмертие, баста!
Не всё так легко, как описано мною,
Но принцип, я думаю, прост и понятен:
Поскольку святого - ни мамы, ни тяти,
За несколько лет обратясь в паранойю,
Искания дали-таки в результате
Старения чуждую женскую особь
Ни аза не смыслящей горной гориллы.
В минуту приматка весь мир покорила,
Затмив пирамиду, сады и колосса,
Надежду дала и народы взбодрила,
Все спятили справа и слева от Нила!
Но вскоре горилла Элиза простыла
И так, не старея, попала в могилу.
На самом разбеге оборвано было
Всемирное шоу. Как чёрт из коробки
Возник со стаканом в руке на поминках
Старлаб-одиночка из Владивостока.
Глаза опуская, и голосом робким
Он миру открыл: не пролив и кровинки,
Смальства презирая корысть и жестокость,
Он с Гарвардом шёл в направлении том же
И вывел в сарае бессмертного бомжа!
Его осмеяли, но выдали пачку
Инструкций ООН и воззваний ЮНЕСКО;
Заика-старлаб реагировал резко
И, палец подняв, обещал не иначе,
Как всех посрамить, и для пущего блеску
Сказал, что предъявит вещдоки, и прессу
Придти пригласил к Институту старенья!
Все снова смеялись и кончили пренья.
Важна безопасность, но если серьёзно,
Всегда Комитет просыпается поздно!
И этого генного сверхинженера
Они проглядели! Летит, как фанера
Карьера лихая иных генералов,
Которые мирно растут из капралов:
Ну ладно, не ставь за талантом наружку,
Но можно его телефон на прослушку
Поставить хотя бы?!
О, эти старлабы!
Генезис понятен научного криза -
Сомненье, затишье, и взрыв эйфории;
Экспертов, хоть девственность девы Марии
Оспорить готовых, гласит экспертиза:
Кощей без изъяна
Взамен обезьяны!
Недолог был шок в измечтавшемся мире,
Народ всколыхнулся, бесчувственный прежде.
От Physic review до журналов сортирных,
От штаба в Брюсселе до спален в квартирах –
Везде ошалели от грешной надежды!
Вставал поминутно вопрос за вопросом,
Но даже не тлел избавления способ:
В какой очерёдности будут бессмертить,
И нужен ли будет закон о наследстве?
Кому будут выданы квоты и серти-
фикаты, и можно ль бессмертиться в детстве?
Каков будет срок пенсионного стажа,
И если тебе шестьдесят будет вечно,
То будет ли пенсия вечной? (С ума же
Сойти дважды два! Как наука беспечна!)
Ротация будет властей предержащих?
Кому уступать теперь место в трамвае?
Как можно узнать, что тот мальчик – не пращур
Любому старейшине? Возраст скрывая,
Подвержены будут ли климаксу дамы,
И, кстати, рожать они вечно ли смогут?
А как быть с пожизненной должностью ламы,
И Папы, и судей верховных?
- Помногу
Писать мы ещё не привыкли.
- Устали?
Ну, слушайте байку, расслабивши кисти.
Однажды, давно, жил прославленный мистик.
Когда бы вы книжки почаще листали,
Вы знали бы имя его.
- Этот самый…
Ну как же… Есть кофе такой… Нострадамус?
- Отлично, Земфира! Заслуги рекламы
Нельзя отрицать в просвещении вашем!
- А Вы бы хотели, чтоб прямо с Адама
Мы всё бы вместили в себя, дядя Саша?
- Хотел – не хотел бы… Не в этом проблема.
Я в файлах копался не ради корысти,
Не за килограмм молодильного крема
Я в хитросплетениях характеристик
Искал узелка потайного награду!
И вроде, нашёл, но кому это надо
Из трупов живущих?
Кому, как не вам, но -
И ваше мышление узко-рекламно!
Всё канет в торнадо
Из лет проклятущих!
Есть только надежда в надежды дающих…
Ну ладно, к пророку вернёмся. Что бренно,
Лелеет мечту о причинности тайной.
Довольно невнятно в десятках катренов
Века проницал предсказатель. Летально
Закончило жизнь его тело, но книга
Осталась.
Учёные лица,
Число прилагая и взлёт интуиций,
Её толковали. Должно быть, икалось
Французскому доктору многих почаще.
Не мигом,
Но всё же: кто ищет – обрящет!
Раз код неразборчив сквозь пикселей сито,
Не может ли автор быть нами испытан?
Разрыли могилу. Готовы для старта
Экс-ген-реставрат и реинкарнокарта
(Из главной тюрьмы был изъят на поруки
Конструктор, создавший безумные штуки,
Для их доработки).
Пожалуйста, бартер:
Ты нам совершенствуешь адскую карту,
А мы тебе – водки,
Как ранешним людям,
В расход, и копаться в могиле не будем.
(А надо сказать, что конструктор несчастный
В тюрьме лишь о смерти мечтал ежечасно).
И вот, Нострадамуса вырвав из тлена,
Дав средств психотропных
В чуть видную вену,
Чтоб сразу не спятил -
Ему в каземате
Постлали полати,
И датчики – опа,
Под голеностопы.
Но нет – перемены
Учуял покойник, и с пеной
У губ –
Мат, простите, на мате,
Он бился башкою о стены, как дятел!
Возможно, я груб,
Но лже-франкенштейны сначала скоту б
Ожить предложили,
В том свете побывши!
Попробуй проснуться, миллениум гнивши!
Пока vip-персоны вещали по кругу
В больших ассамблеях, потом в усечённых,
С учёными сидя, потом без учёных,
Прошли под шумок сам старлаб и супруга
Морфоз по методе Вилора Верчёных.
Не очень мудрёной была процедура
И вся занимала не более суток
(Куда уж сложнее в Приморском лесу-то!):
Инъекции, клизма, плазмикс по Лестрелли,
Потом два сеанса магнитопрессуры
По лазерно-сканерной метамодели,
Затем криостат (вас в нём лечат от гриппа)
И цитоморфоз резонансного типа.
- II -
ЛЕКЦИЯ №2
КОНСПЕКТ
Люди, не верящие друг другу, обречены. Дикость. Сорт коллективной затравленности. Стая, составленная из аутсайдеров. Стая тех, кто изгнан из стаи. Стая страха.
«Мы – смертны». Так было когда-то. Теперь понятно, что это объединяло. Иногда – только это. «Мы – бессмертны» - универсальный разъединитель не только любого сообщества, но и внутренней целости личности. Страх бесконечности собственной жизни – страх бесконечный по определению.
Можно бояться будущего, потому что его может не быть, или вас может не быть в этом будущем. Мы боимся будущего, потому что оно точно будет, и его будет много, бесконечно много, и мы там будем. Чем наполнить это давящее «бесконечно много»?
Смертная тоска - тоска по избавлению от пустоты существования. Когда-то этим занимались искусство и смерть. Теперь только искусство. Ему не под силу двойная ноша.
Жизнь перестаёт быть естественной с той поры, как только перестаёт быть по-ребячески наполненной самой собой и начинает искать наполнения. Временно зависая между естественной самонаполненностью и моментом схлопывания вакуума, жизнь наполняется искусством. В этом понимании она искусственна.
Искусство – способ многократно умирать по частям. Иначе жизнь накапливается и душит. Искусство – сугубо человеческая манера линьки. Низкая ценность копий: облачение в сброшенную кожу, даже свою, не имеет с линькой-искусством ничего общего. Это прямо противоположный линьке акт.
Мало кому удаётся сбросить с себя что-то новенькое. Большая часть - спонтанные хамелеоны. Они подстраиваются ещё до того, как понимают, что перекрасились. Немногие покровы красивы. Можно залезть туда, внутрь, посмотреть на мир и обогатиться, думая, что автор видел мир таким, каким ты увидел небо сквозь сброшенный хитин. Нет, это сам автор выглядел так тогда, когда ты о нём ещё не знал. Сейчас он выглядит совсем иначе – ведь его прежний облик здесь, перед тобой, в виде этой шкурки.
Совершение обрядов вокруг сброшенных кож, рогов, раковин, клоков шерсти – и есть культура. Вне этой обрядовости художник существует лишь в потенции.
Продвижение по времени должно быть размечено, пусть даже миражами. Метка, вешка – магнит интереса. Вся человеческая цивилизация создавалась в невысказанном, подспудном - потому что очевидном - расчёте на снабжение индивида интересом к жизни лет на 70-80. Сверх того – разметки нет.
В некотором количестве по-разному оформленных сценариев каждый мог найти себе сюжет и роль по душе (не говорю – по вкусу – потому что роль могла быть и трагично-страшной, и беспросветно-тяжёлой). Чем старше, тем ролей меньше, но хотя бы роль долгожителя, или умирающей обузы – была. А тут вдруг – толпа актёров, а – ни спектакля, ни ролей!
Всемирный религиозный кризис: церковь примиряла человека с неизбежностью смерти; как примирить его с неизбежностью жизни?
Лавинообразный рост психических заболеваний.
Много раз слышал и сам говорил неоднократно: психи – это те, кто по другую сторону забора, поэтому вопрос лишь в том, с какой стороны вы. Чепуха. Есть чёткое различие между той и этой стороной: находящиеся по сю сторону знают, что могут сойти с ума; находящиеся по ту сторону уверены, что с ними этого не произойдёт.
Он был расстроен. Набросок, только вчера составленный, уже разонравился ему. А ведь как удачны казались формулировки ещё накануне!
- Искусство лектора…- подумал, а возможно, и тихо сказал Александр, – при чём тут конспекты, наброски, заготовки, планы?
Когда-то он вовсе ничего не писал, готовясь к лекции. Да он и не готовился по сути. Несколько первых в его жизни опытов публичных выступлений были постыдно-провальны, но потом как-то так получилось, что подготовка и не нужна стала. Возможно, удар неудачи по самолюбию был столь чувствителен, что лектор, скрывающийся в Александре, испугавшись полной безработицы и заброшенности, впредь всегда говорил бойко и к месту. Вопрос о записях либо не возникал вовсе, либо, возникнув, пугал Александра: как устроена его лекторская способность, он не понимал, а вмешиваться в нечто неизвестное, приносящее и доход, и удовольствие, вряд ли благоразумно.
В этот раз он отбросил суеверное почти чувство и на удивление быстро и легко составил планы десяти лекций. Причин, по которым Александр отступил от правил, было две: во-первых, он уже лет сто пятьдесят не общался ни с какой реальной аудиторией; во-вторых, предстоящие выступления должны были стать завершающим аккордом его жизни. Никак нельзя было что-то забыть. Но и скучным тоже быть нельзя, а любое написанное до выступления слово грозит непосредственности лектора, становится между ним и слушателем, как полированная кафедра. Александр знал: если слушатель наблюдает чудо поиска слова, присутствует при родах словосочетаний, видит, как при нём вылупившаяся идея растёт, если он нянчит её, болеет вместе с ней и выпускает её в мир, - только такой слушатель становится соучастником таинства. Ему было необходимо, чтобы слушатели этих его лекций, его последних лекций, были-таки соучастниками. В этом смысле первое выступление вполне удовлетворило его, но от разработанного плана он отклонился сразу же и затем всю лекцию и не вспоминал о его существовании – настолько привычный экспромт вытеснил все предварительные приготовления. В результате и половины задуманного он не сказал.
- Я из лесу вышел – и снова зашёл. - Произнёс Александр привычный перевёртыш некрасовской цитаты. - Нужно план забыть, но чтобы всё по плану. Ха-ха.
Потом пришла мысль о сне, потом ещё какая-то, и его охватило не раз уже повторявшееся чувство, что он маленький-маленький, исчезающе-маленький, что бедро его отделяет от подлокотника кресла бесконечная протяжённость, и то, что он оказывает на кресло какое-то давление - странный, непостижимый факт, свидетельствующий о невероятной плотности ничтожно-малого объёма его тела, которое и не тело вовсе, а точка, со сверхвозможной скоростью съёживающаяся, но никак не исчезающая, и эта мука стремления к исчезновению и недостижимости его заполняла всё Александрово существо. Восстановление проходило, как и всегда, за 2 – 3 секунды, при этом никакого обратного движения не было: точка не росла, она становилась микроскопической частью его самого, снова сидящего в кресле. Единственный след – иголочки онемения по левому мизинцу и наружному краю ладони в течение нескольких минут.
Возможно, продолжение следует.
Дата: 27 сентября 2019
Просмотров: 704